Чтобы восстановить город Гороховец после татаро-монгольского нашествия, понадобилось сто пятьдесят лет. Никите Михалкову потребовался всего месяц, чтобы изменить не только облик города, но и весь уклад сонной гороховецкой жизни.
Поперек улицы Ленина стоит полицейский УАЗ: дальше проезда нет. Здесь начинается другая реальность. Двухэтажные дома, выходящие окнами на центральную площадь, украшены вывесками «Трактиръ» и «Бублики». Фасады обросли монументальными витринами из красного дерева. Площадь заполнили круглые тумбы, оклеенные пожелтевшими афишами, допотопные газовые фонари, покосившиеся торговые ряды. Асфальт у меня под ногами выложен резиновой плиткой, имитирующей булыжную мостовую. Сверху «булыжники» засыпаны соломой и художественно вымазаны грязью.
Михалков снимает в Гороховце фильм «Солнечный удар» по одноименному рассказу Бунина. Молодой поручик проводит в приволжском городе ночь со случайной знакомой и весь следующий день пытается понять, что, собственно, с ним произошло. Фильм, как рассказывал Михалков в скупых интервью, будет отличаться сравнительно низким бюджетом и отсутствием известных артистов.
На площади не было не только известных артистов, но даже съемочной группы. Вообще как-то слишком тихо. У меня даже мелькнула мысль, что я угодил в кадр и вот-вот раздастся рев режиссера: «Пошел с площади, подлец!» Но вокруг текла уездная жизнь. Привалившись к афишной тумбе, курили крестьяне в картузах и резиновых сапогах. Один вытащил из-под рубахи мобильный телефон, проверил, нет ли сообщений, и спрятал обратно. На груде мешков с клеймом «Овесъ» валялся таджик, слушая радио «Шансон» из маленького приемника. Со стороны базарных лотков доносился девичий смех и крики: «Что ты ложишь?!» Там три курсистки в зеленых платьях и круглых шляпках резались в «дурака» с бородатым дворником и купеческим сыном. Как будто в Гороховце волей Михалкова ввели дореволюционную моду и заодно уничтожили всю теорию классов.
Я пошел по резиновым булыжникам в сторону кирпичного здания школы, которую декораторы превратили в гостиницу «Европа», пристроив роскошное деревянное крыльцо с пальмами.
— Вы не знаете, где администратор Павел? — подошла ко мне пожилая женщина в накинутой на плечи мужской кожанке, типичная торговка начала XX века.
— Не знаю. Вы тоже снимаетесь?
— Спаси бог, — открестилась женщина. — Еще не хватало. У меня пять дипломов, я тридцать лет в Москве в Первой градской проработала.
Людмила Николаевна (так ее звали) искала администратора, чтобы напомнить ему о досках. У нее в сарае то ли разошлись, то ли разбухли половицы, и тогда она пошла лично к Никите Михалкову и попросила отдать ей после съемок доски от крыльца «гостиницы». Режиссер велел администратору решить этот вопрос.
— А почему в городе так тихо? — спрашиваю я.
— Так Путина ждут, — поясняет женщина. — Сегодня должен приехать. Вчера ФСО или ФСБ, я уж не знаю, все дома с собаками проверяли. И мой дом тоже.
В это время с крыльца, на которое с вожделением глядела Людмила Николаевна, сошел юноша с проводком в ухе. Это был администратор съемочной площадки, но не Павел, а Арсений. Про доски он был не в курсе.
— Вам нужен Никита Сергеевич? — обратился он ко мне.
— То есть как? Он всем нужен.
— Сейчас снимается сцена в гостинице, — сообщил юноша. — Но туда никому нельзя. У вас есть письменное разрешение? Нет? Ну вот видите. Лучше вам уйти.
Я спросил, правда ли, что в фильме нет ни одного известного артиста. Истинная правда, заверил администратор. Разве что Адабашьян снялся в одном эпизоде.
— Я вот что скажу, — вдруг понизил голос Арсений. — Но это между нами! Мне кажется, что Никита Сергеевич теперь снимает кино, как Фрэнсис Форд Коппола. Или Мартин Скорсезе. Понимаете?
— Не совсем.
— Ну, они перешли на малобюджетные фильмы, и он тоже. Тенденция.
Арсений поправил проводок в ухе и танцующей походкой ушел обратно в «гостиницу». Людмила Николаевна отправилась искать своего Павла. А я снова вернулся на площадь.
Что-то непохоже, что едет Путин. Котенок гоняется за жуком. Поперек дороги спит собака. Ни охраны, ни полиции. Правда, курившие возле тумбы крестьяне вполголоса обсуждают, что им есть на что пожаловаться президенту. Например, на низкую оплату труда. Перед началом съемок в Гороховец приехали ассистенты, объявили кастинг, отобрали почти пятьсот человек. Но через несколько дней многие отказались сниматься. Прошел слух, что у Михалкова уговор с городской администрацией: не платить статистам больше 500 рублей за съемочный день. А то зазнаются, будут потом требовать прибавки и на основных работах. При этом в соседних селах, где тоже проходят съемки «Солнечного удара», массовке платят в два-три раза больше. Да и условия у статистов, прямо скажем, не бунинские. Кормят их сушками. За один день массовка съедает два ящика сушек.
Не помогает и погода. Уже неделю в Гороховце пасмурно. А пока нет солнца, натурных сцен с массовкой не снимают. Вот и приходится статистам убивать время, кто как может, дожидаясь просвета. Целыми днями они слоняются по площади в гриме и костюмах.
— Никита Сергеевич даже молебен в нашем соборе заказывал перед съемками, — с тихим уважением рассказывает Сергей, молодой человек с рацией на поясе. Он местный, присматривает за порядком на съемочной площадке, не допуская на нее любопытных сограждан.
— Какой молебен?
— Чтобы была хорошая погода. После этого два дня солнце было, а потом опять тучи.
— Может, Путин погоду привезет?
— Не приедет он, — успокаивает Сергей. — Только что передали.
Вот тебе и раз.
— Наверное, расстроился Никита Сергеевич.
— Да уж конечно. Это же он его пригласил, хотел показать съемки. Зато администрация как узнала про Путина, за один день улицу заделала!
— А тебе самому нравится работать на съемках? — спрашиваю я.
— Да нормально. Я и на «Утомленных солнцем-2» с ним работал. Их ведь тоже в Гороховце снимали. Михалкову наш город нравится, да и потом у него тут дом рядом — удобно. Он туда ночевать ездит.
В это время из здания «гостиницы» неожиданно выходит сам Никита Михалков. Он в белой фуражке и дымчатых очках. Окруженный ассистентами, Михалков поднимается на мостик, переброшенный через ручей, и, не слушая, что ему говорят, напряженно смотрит куда-то — поверх сотворенной им площади, базарных лотков, дворников и фонарей.
Ни Путина, ни солнца там не видно.